архимандрит Иоанн Крестьянкин

Люди Божии

Архимандрит Иоанн (в миру Иван Михайлович Крестьянкин) родился 11 апреля 1910 года в Орле.

С раннего детства он прислуживал в храме, находясь в послушании у архиепископа Орловского Серафима и будучи сперва пономарем, затем иподиаконом. Желание стать монахом появилось у него уже в 12-летнем возрасте.

По окончании средней школы в 1929 году он выучился на бухгалтерских курсах и работал какое-то время по специальности в Орле. По переезде в Москву в 1932 году работал главным бухгалтером на небольшом предприятии.

В те же годы Иван принимал активное участие в приходской жизни.

В 1944 стал псаломщиком в московском храме Рождества Христова в Измайлове. 14 января 1945 был рукоположен в сан диакона митрополитом Николаем (Ярушевичем), а 25 октября 1945, после сдачи экстерном экзаменов за курс семинарии, – в сан иерея. Таинство совершил Патриарх Алексий I. Служить о. Иоанн остался на том же приходе до 1950 года.

Но вскоре его активные проповеднические труды и любовь к нему прихожан вызвали недовольство у советской власти.

В те же годы отец Иоанн учился на заочном секторе МДА, написал кандидатскую работу по теме «Преподобный Серафим Саровский чудотворец и его значение для русской религиозно-нравственной жизни того времени». Но защититься так и не успел — в апреле 1950 года он был арестован и, после 4-х месяцев предварительного заключения, осуждён по статье 58-10 УК СССР («антисоветская агитация») на 7 лет лишения свободы в колонии строгого режима Каргополе. Там он проработал на лесоповале до весны 1953 года, когда по состоянию здоровья был переведён в инвалидное отдельное лагерное подразделение под Куйбышевом и работал там по специальности – бухгалтером, — до освобождения, которое состоялось досрочно 15 февраля 1955 года.

После освобождения отец Иоанн был направлен служить в Псковскую епархию, затем переведен в Рязанскую епархию.

10 июня 1966 года он был пострижен в монашество Глинским старцем схиигуменом Серафимом (Романцовым), а в 1967 году указом Патриарха Алексия I переведен в Успенский Псково-Печерский монастырь, где и подвизался до блаженной кончины в 2006 году.

В 1966 году иерей Иоанн принял монашество, а с 1967 года стал насельником Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря, где и подвизался до блаженной кончины в 2006 году в возрасте 95 лет.

Похоронен в пещерах Успенского Псково-Печерского монастыря.

Церковь Никола на Песках, которая стала колыбелью духовного становления отца Иоанна, восстанавливалась по его молитвам и финансовой поддержки. В нашем храме хранится Евангелие, подаренное отцом Иоаннам и почитается, как великая святыня -благословение старца.

 

50 советов и изречений архимандрита Иоанна (Крестьянкина)

Отец Иоанн. Документальный фильм 2024 года. (на rutybe)

Интересные факты

Отец Иоанн рассказывал, что он был восьмыми последним ребенком в семье орловских мещан Михаила Дмитриевича и Елисаветы Иларионовны Крестьянкиных . Родился 29 марта (11 апреля по новому стилю) 1910 года, тогда этот день пришелся на понедельник пятой седмицы Великого поста. Батюшка часто повторял, что у Бога нет ничего случайного, нужно только видеть следы Промысла Божия в нашей жизни. Так было и с днем его рождения: родился он в день преподобного Иоанна Пустынника и получил при крещении имя этого святого, но в тот же день Церковь празднует память преподобных отцов Псково-Печерских Марка и Ионы. И не они ли тоже были восприемниками младенца вместе с преподобным Иоанном, ибо через сорок пять лет они засвидетельствовали право на него, приняв отца Иоанна под свой покров, в свою обитель?

Интересное воспоминание было связано у батюшки с днем его появления на свет. В тот день родственники собрались в доме Крестьянкиных за праздничным столом, отмечая чьи-то именины, ожидали к столу и Елисавету Иларионовну. Но она выйти к ним не смогла — начались роды. Поэтому рождение младенца было встречено словами: «Ну и не вовремя мальчик-то родился».
Крестили Ваню в храме святого пророка Божия Илии [2], который в народе называют Николо-Песковской церковью. Крещение состоялось 31 марта (13 апреля по новому стилю). В тот год это был день Стояния Марии Египетской. Крестил младенца священник Николай Азбукин [3]. Крестной матерью стала Параскева Иларионовна Овчинникова [4], родная сестра матери, крестным отцом — старший брат, Александр Михайлович Крестьянкин [5].
Ваня появился на свет очень слабеньким, и, часто жалея мать-вдову, вздыхали родственники, уж лучше бы он умер. Но иное чувство жило в сердце матери, и ее молитва и любовь даровали сыну трудную, но долгую жизнь

Со слов мамы, батюшка рассказывал, что однажды в раннем младенчестве, когда он тяжело болел и почти умирал, мама, утомленная бессонными ночами и переживаниями о нем, задремала над детской кроваткой и как наяву увидела перед собой неземной красоты девушку, которая обратилась к ней со словами: «А ты мне его отдашь?» Елисавета Иларионовна почувствовала в пришедшей святую великомученицу Варвару. Она в душевном трепете протянула к ней руки и проснулась. А сын после этого начал выздоравливать. С тех пор святая Варвара стала спутницей его жизни, и до конца дней старец ежедневно обращался к ней в молитве.
Уроки, полученные в родительском доме, часто всплывали в памяти батюшки в различных жизненных обстоятельствах. С благоговением вспоминал он маленький, в два окошечка, близких к земле, деревянный домик, скудный достатком, но изобилующий радушием. На все праздники в нем становилось тесно от посетителей, и Елисавета Иларионовна, хлебосольная хозяйка, потчевала гостей. А, провожая, собирала угощение для тех, кто не смог быть за ее праздничным столом. И не с тех ли далеких времен впитал в себя эти же качества сын, на всю жизнь полюбивший угощать, и радовать, и одаривать чем только мог всех тех, кого Бог посылал на его жизненном пути?

Став для многих путеводителем к Богу и беседуя о материнстве, отец Иоанн нередко доставал из запасников памяти живые картинки своего детства, и образ его мамы являлся для слушателей живым примером матери-христианки. …Вот пыхтит на столе самовар, в котором в марле варятся к завтраку яички всмятку. И вспоминал батюшка, что каждый раз, когда приходило время есть яички, у дорогой мамочки начинала болеть головка, и она делила свое яичко между самыми маленькими, Ванечкой и его сестричкой Танечкой. Тогда они с радостью принимали ее дар, а понимание ее жертвы пришло только с взрослением.
С благодарностью вспоминал батюшка бдительное внимание к себе старших и твердое их вмешательство при появлении в нем, маленьком человеке, неблагополучной самости. Запомнился ему на всю жизнь троицкий особый каравай, который появлялся на столе единственный раз в год — в день Святой Троицы. Однажды забыв о нем, маленький Ваня попросил разрешения выйти из-за стола раньше времени и на трикратный вопрос дяди [6], все ли он покушал, не вспомнил о каравае. А, набегавшись и восчувствовав незавершенность праздничного стола, мальчик прибежал домой, но, увы, стол уже убрали, и каравая пришлось ждать до следующего года. Дядя был неумолим.
Зато дядя, жалея племянника-сироту, приобщал его к своей деловой жизни: приглашал к себе на чаепитие в мансарду, где за кипящим самоваром решались купеческие дела. Эта особая честь порождала в двоюродных братьях ревность к отцу. И тогда они мстили Ване не всегда безобидными и даже жестокими шалостями. Однажды его соблазнили полизать на морозе стальную дверную ручку, которая была, по их рассказам, слаще сахара, и язычок малыша намертво прилип. Но простодушия и любви к братьям у обиженного мальчика не убывало. Одна из проделок едва не закончилась трагически. Мальчика посадили без седла на рысака. Почувствовав легкую ношу, лошадь пошла галопом, пока не сбросила седока через голову. Приземлился он рядом с огромной колодой, на которой мясники разрубали туши. Бог хранил его. А любовь и близкие духовные и родственные отношения с двоюродными братьями сохранились у батюшки на всю жизнь.

На большие праздники Рождество и Пасху дядя вкладывал в ручку племянника гривенник, который тот тут же отдавал мамочке. Он еще не знал, что эта монетка может таить в себе много удовольствий. Но вот в сознание стали вторгаться впечатления улицы. То мальчишки, играющие в кости, привлекали внимание; то собиравшиеся на стоянке, около Ваниного дома, извозчики, подхватывая и лихо унося седоков, заставляли подолгу смотреть вслед. И так ему хотелось стать участником этой заманчивой езды! До Рождества вынашивались эти мечты. И вот праздник. Полученный гривенник нашел приют за картиной «Война с Наполеоном». Ребенку было пять лет, но какой сильный искус посетил его. И в глубокой старости он подробно помнил все сердечные переживания, связанные с этим поступком. Мамочка удивленно следила за сыном, неужели дядя не поздравил его с праздником? А сын молчал. И вот мечта осуществилась. Удивленный возница только спросил у маленького клиента, есть ли деньги. И тот потерялся в повозке. Проехав квартал от своего дома, он отдал гривенник и пешком счастливый вернулся домой. А дома… Дома уже знала мама и тайну сына, и судьбу гривенника. Тетушка Мария Кашеверова, родная сестра мамы, разглядела в глубине повозки маленького пассажира. И мамино огорчение поступком сына запомнилось ему на всю жизнь и научило многому.

Из батюшкиных рассказов становилось ясно, что любовь ко всему живому проявилась в нем с самого раннего детства. Он плакал над погибшим цыпленком, устраивая ему «христианское погребение», вскармливал слепых мышат, оберегая их жизнь от покушений взрослых домочадцев. «Лиза, да что ты на него смотришь, выдери ты его и все. Мышей тут разводить в доме!» — сердился дядя. Но мама оберегала не столько мышат, сколько сына от суровой жестокой трезвости жизни, оставляя его сердце ростки жалости и любви ко всему слабому и обиженному.

Это раннее детство. Но и тогда, когда жизнь приклонилась к закату, притягательная сила любви отца Иоанна к Божию созданию вызывала ответную любовь к нему всего живого. Отдыхая на лесной поляне, нам пришлось наблюдать умилительную сцену: от пасшегося невдалеке стада овечек отделилась одна и, подойдя к батюшке, начала ласково тыкаться своей мордахой в его бороду и щеки. Расцеловав его, она положила умиротворенно свою голову на его руки и долго оставалась в покое недвижима. Казалось, что она почувствовала в нем пастыря и видимым образом засвидетельствовала свою любовь к нему.

Рано вошли и укоренились в сознании Вани впечатления от церкви и церковных служб, и проросли они так глубоко, что определили всю дальнейшую жизнь. Церковь поистине стала для него и родным домом, и училищем всякой правды и Божией, и житейской.

Носили и водили его в церковь с самого рождения. Он возрастал в ней, и основной его игрой в период младенчества стало «служение». Первое кадило было из консервной банки, епитрахиль или орарь из полотенца, а первой прихожанкой и духовным чадом стала мамочка. От избытка любви к сыну у нее хватало и времени, и терпения участвовать в его домашних «службах», как позднее в его пономарских обязанностях. А ведь она была главой и кормилицей и воспитательницей большой семьи.

Когда 94-летнему старцу привезли единственную, уцелевшую в водовороте жизни фотографию мамы, руки его задрожали, и он принял ее со слезами на глазах, как святыню. Да в сердце его она и была святыней и хранительницей всю долгую жизнь.

Он вспоминал, что в то время, когда жил уже самостоятельно в Москве и изредка приезжал в родной дом, на общение с мамой оставалась только ночь. Объехав всех родных и близких, он возвращался домой, падая от усталости, тогда мама садилась у кровати засыпающего сына, чтобы насмотреться на него повзрослевшего.

Когда Ване исполнилось шесть лет, гробовщик Николай Соболев сшил для него из золотой парчи, которой обивал гроба, первый стихарь. С этого момента мальчик почувствовал себя служителем Церкви. У него началась взрослая ответственная жизнь — он стал пономарем. А соседская девочка стала звать маму идти в ту церковь, где служит «маленький диакон».

Имя же гробовщика в поминальном синодике отца Иоанна (Крестьянкина) написалось сразу за именем священника отца Николая Азбукина, который взял под свое духовное окормление шестилетнего пономаря. Да что синодик?! Имена всех наставников вписались в память его сердца, в память, которая не стирается и не изменяет, но хранит живые образы всю жизнь. В глубокой старости отец Иоанн писал настоятелю храма Иверской иконы Божией Матери в Орле: «Так всё живо в моей памяти. Служил в этом храме маститый старец отец Аркадий Оболенский [7], глубоко любимый и почитаемый орловчанами. Время не стерло из памяти почти всех, служащих в то время в орловских храмах, так они были все значительны и богомудры — Божии служители».

Пономарские обязанности требовали внимания и собранности и сил. Но рядом, слава Богу, была мамочка. Под большие праздники нужно было чистить то лампады, то церковную утварь, которые в большом количестве появлялись в их маленьком доме. А однажды маме пришлось срочно вязать Ване теплые рукавички: батюшка взял его с собой ходить с требами по приходу. Два раза в год, на Рождество и на Пасху, священник непременно обходил дома своих прихожан, служа праздничные молебны, и маленький пономарь вместе с ним. Он пел, читал и всей душой впитывал впечатления от служения.

А сколько уроков, будто невзначай, преподал ему в это время добрый батюшка, отец Николай Азбукин! Детская же душа, открытая добру и любви, постигала основную грамоту жизни, как жить в Боге, как жить для Бога и для людей. И эти уроки не просто остались воспоминаниями счастливого детства, но стали критерием во многих жизненных ситуациях в будущем. Вот отец Николай за поминальной трапезой, Ваня — вместе с ним. Но мальчик ничего не ест, ссылаясь на нездоровье, чем очень смущает рядом сидящую старушку. И вдруг она догадывается о причине его нездоровья. Да день-то постный — пятница, а наготовлено все скоромное. «Так вот почему ничего не ест сынок Елисаветы Иларионовны!» Все в смущении. А отец Николай на обратном пути объясняет постнику, как следовало бы воспринять случайную ошибку: «Ты думаешь, Ваня, что я забыл, какой ныне день? Нет. Но и я, и ты знаем благоговение хозяев, и то, что произошло, это не презорство, не нарочитое забвение устава Церкви, а ошибка, которую следовало покрыть любовью». И в кладовую сердца легло сокровище духовного опыта — Правда Божия, не в букве, а в Духе. И Дух животворит.

А вот другой урок. После освящения дома хозяйка благодарит отца Николая. Гостинцы на дорогу и, незаметно, конверты — мзда священническая и пономарская. По дороге священник спрашивает пономаря, поблагодарили ли его? Нащупав в кармане пальтишка конверт, тот протягивает его отцу Николаю. Батюшка, увидев, что пономарю дали мзду священническую, тут же возвращает ему богодарованную награду. Мамочка же и сын только дома поняли, что произошла ошибка. А память сердца до последних дней жизни отца Иоанна хранила пример высшего благородства простого приходского батюшки.

И как часто, вспоминая многих священнослужителей тех лет — своих путеводителей к Богу, повторял батюшка слова, что и сейчас, в глубокой старости, он мог бы только с благоговением подавать им кадило, но сослужить бы не дерзнул.

До 1917 года Орел — город Ваниного детства — это его небесный град. Радость праздников Божиих начиналась перекличкой колокольного звона, его чуткое ухо внимательно вслушивалось: вот зазвонили в архиерейском доме, бывшем Свято-Успенском мужском монастыре [8], эхом отозвался Крестительский храм [9], за ним мелодично вступили звоны Введенского женского монастыря [10]. И он слушал, а душа возносилась в молитве к каждому святому, о праздновании памяти которого вещали колокола.

Большой городской крестный ход в праздник Успения Матери Божией собирал народ Божий на торжество. Начинался этот крестный ход с самой отдаленной церкви города колокольным звоном. Одиноко, отдаленно звучал ее колокол, извещая город, что крестный ход пошел. К первой церкви присоединялись вторая, третья… Крестный ход ширился, рос, пока не превращался в мощный поток единого православного торжества, над которым плыл колокольный звон всех орловских церквей. Незабываемые впечатления и чувства… В 1917 году все прекратилось. Но на всю жизнь полюбил отец Иоанн эти яркие впечатления детства: молитвенное единодушие, когда Господь, Матерь Божия и святые идут по Русской земле своими пречистыми стопами, освящая ее. Когда русский народ Божий идет вослед святых, вдохновляясь силой их святости и примером служения Богу и людям. Когда Церковь свидетельствует миру, что жив Господь и жива душа народная верой, надеждой и любовью к Богу, проходя время земного искуса, живя Богом, живя для Бога и во славу Божию.

Свой последний крестный ход отец Иоанн прошел на восемьдесят девятом году жизни, празднуя тот же праздник Успения Божией Матери, но уже в Свято-Успенском Псково-Печерском монастыре [11] В девяносто лет он тоже прошел вослед большого монастырского крестного хода свой крестный ход, но только три дня спустя, вдвоем с келейником. Батюшка нес на груди маленькую икону Успения Матери Божией, благодаря Царицу Небесную и воспевая Ее Величие.

Еще в отрочестве Ванино сердце уязвилось любовью к монашеству. Храмы Орловского архиерейского дома и Введенский женский монастырь, с их таинственной монашеской жизнью, куда изредка ходили помолиться, воспринимались воображением мальчика спасительным Божиим ковчегом, а насельники — счастливейшими Божиими избранниками.

В женском монастыре подвизалась двоюродная сестра мамы, и монахини были нередкими посетительницами дома Крестьянкиных. Будучи еще совсем маленьким, Ваня не упускал случая, пока монахини за чаем беседовали с мамой, уединяться в прихожую, где висели их рясы и клобуки. Он примерял на себя эту ангельскую одежду, а заодно и монашескую жизнь. Но не только монашеские одежды впечатляли Ваню. Он плакал вместе с монахиней Фросей в день Святой Пасхи, сопереживая ей, что не бывает в ее жизни светлой пасхальной заутрени: то она драит медный самовар красным кирпичом, готовя его на игуменский стол, то занята другими послушаниями — приготовляя праздник для других. И из того, как много лет спустя вспоминал об этом батюшка, становилось ясно, что не было возмущения в душе ребенка, но сострадание только и понимание жертвенной любви.

В двенадцать лет Ваня Крестьянкин в первый раз высказал свою сокровенную мечту быть монахом. Елецкий епископ Николай (Никольский) [12] прощался с богомольцами, уезжая на новое место службы. Прощание близилось к концу, и иподиакону Иоанну тоже хотелось получить от архиерея напутствие в жизнь. Он стоял рядом с ним и осмелился прикоснуться к его руке, чтобы обратить на себя внимание. Владыка наклонился к мальчику (тот был небольшого росточка) с вопросом: «А тебя на что благословить?» И Ваня в волнении произнес: «Я хочу быть монахом». Положив руку на голову мальчика, епископ помолчал, вглядываясь в его будущее. И серьезно сказал: «Сначала окончишь школу, поработаешь, потом примешь сан и послужишь, а в свое время непременно будешь монахом». Все в жизни определилось. Благословение архиерея Николая (Никольского), исповедника и мученика, начертало образ жизни Ивана Крестьянкина во всей полноте. И помня об этом благословении, он следил только, как воплощается оно в жизни. Никогда больше не было волнений о будущем и бесполезных метаний. «Не планируй сейчас свою жизнь, — советовал батюшка намного позднее, — молись: Скажи ми, Господи, путь, в оньже пойду, яко к Тебе взяв душу мою . И увидишь чудо Божиего водительства по жизни. Главная цель — богоугождение ради любви к Богу, из него возрастает спасительный плод. А как, какой дорогой, по каким ухабам пройти придется, — это дело Божие».

До недавнего времени в келии батюшки в простой деревянной рамке висела маленькая фотография, на которой запечатлены два архиерея: епископ Елецкий Николай (Никольский) и архиепископ Орловский Серафим (Остроумов). А на обороте надпись, сделанная рукой священномученика владыки Серафима (Остроумова) [13]: «От двух друзей юному другу Ване с молитвой, да исполнит Господь желание сердца Твоего и да даст Тебе истинное счастье в жизни. Архиепископ Серафим». В то время «юному другу» было всего двенадцать лет, и он еще только стоял у истоков долгой взрослой жизни, а два архиерея уже шли своим крестным путем к своей Голгофе, своему мученичеству за Христа. А когда встал вопрос о причислении владыки Серафима к лику святых, батюшка без колебания, но с душевным трепетом снял со стены эту драгоценную для него фотографию-святыню и отдал, чтобы приложить к материалам для канонизации.

Владыка Серафим (Остроумов) был правящим архиереем Орловской епархии с 1917 по 1927 год в самое тяжкое и скорбное время, когда Гражданская война и богоборчество обозначили торжество произвола в стране. Его усилия к сохранению Церкви и Божия духа в народе вызывали жестокую травлю от власть придержащих и несколько раз прерывались арестами. Владыка Серафим подтвердил Божие благословение о жизни своего юного иподиакона, данное ему ранее владыкой Николаем (Никольским). Теперь уже, спустя годы, можно сказать, что архиерейское благословение исполнилось. Батюшка благодарил Господа за каждый прожитый день, и ни одного дня он не желал бы утратить из своей жизни, ибо все они — истина и милость путей Господних.

А память сердца навсегда сохранила воспоминания о тихом стуке в оконце родного дома, когда святой архиерей пришел поздравить своего иподиакона с днем Ангела.

Святость владыки Серафима была для Вани несомненна и ощутима уже и тогда. Его появление в храме, даже и незримое, извещала Божия благодать, которую он совводил в него своим появлением.

Когда пришло время, на рабочем столе отца Иоанна появилась икона священномученика Серафима, благословившего его жизненный путь. Он молился с ним в юности и молился ему в своей старости, прося помощи на последнем этапе своей жизни.

Святыми были орловские архиереи, но мало чем отличались от них по своей духовной высоте отцы-священники. Каждый из них оставил в душе Вани незабываемый след. Имена их и особенности духовного делания хранятся в памяти сердца.

Обладатель единственной митры в городе отец Владимир Сахаров [14]; ученый муж, орловский златоуст и благодатный старец отец Всеволод Ковригин [15]; духовный отец и воспитатель мальчика и юноши Вани Крестьянкина — отец Николай Азбукин. Позднее батюшка отец Иоанн писал так: «Духовники и народ Божий жили единым духом, едиными понятиями и стремлением ко спасению. А власть вязать и решить, данная Спасителем духовникам, связывала их великой ответственностью за души пасомых, способствуя созиданию, а не разорению».

В десять лет Ваня Крестьянкин совершил паломничество к духовному чаду оптинского старца Амвросия отцу Георгию Коссову [16] в Спас-Чекряк — Егору Чекряковскому, как звали его в народе. Пребывание в доме отца Георгия в течение нескольких дней в атмосфере духовного подвига служения страждущим, болящим и одержимым людям, было незабываемым. Вот как позднее вспоминал это паломничество отец Иоанн: «Ранним летним утром трое мальчуганов отправились пешком из Орла в село Спас-Чекряк. По дороге резвились и много смеялись, шутки были безобидные, но настроение мало соответствовало понятию паломничества. Первая остановка с ночлегом была у отца Иоанна — брата чекряковского батюшки Георгия. Отец Иоанн, строгий подвижник-аскет, к ребятам не вышел, но ночевать у себя оставил. В доме царила благоговейная тишина, как в церкви, и паломники притихли и остепенились. А вечером самый маленький из них (это и был Ваня) залез на деревянную перегородку и в щель между ней и потолком увидел молящегося подвижника». Впечатление от Божия человека было настолько сильным, что Ваня долго не мог уснуть, рисуя в воображении его подвижническую жизнь по житиям святых. А когда утомленный мальчик уснул, то увидел во сне входящего в комнату отца Иоанна, держащего в руках большие ножницы. Он подошел и произнес: «А теперь вот я твой язычок-то и подрежу». Ваня проснулся и все оставшееся до рассвета время покаянно вздыхал, переживая свое согрешение. Утром паломники, так и не повидав Божия человека, продолжили свой путь.

В Спас-Чекряке, когда они пришли, было уже много народа. И после службы сам отец Георгий распределял паломников по домам. К себе же в дом он взял самую старую матушку монахиню и самого юного Ваню Крестьянкина. К отцу Георгию съезжались со всей округи и из дальних мест. На телегах привозили больных, бесноватых. Их сопровождали дюжие мужики, но и они не всегда справлялись с нечеловеческой силой, которая вдруг проявлялась в щуплых на вид одержимых при приближении к святыне. Отец Георгий, сельский батюшка в простом полотняном облачении, служил молебен Матери Божией пред Ее иконой. По окончании молебна он обходил молящихся, чающих здравия и утешения, помазывая их и кропя святой водой с копия. Ваня воочию увидел силу истовой молитвы священника, властно усмиряющей разгул бесовской силы в больных людях. Лица их преображались, они освобождались от мучительного подселенца и вновь обретали Божий образ. Исцеление происходило зримо.

Ваня прожил в доме отца Георгия неделю, молясь и наблюдая, как много может молитва праведника. Прожил недолго, а память о прочувствованном сохранил на всю жизнь. «Отец Георгий получил для служения полуразрушенный храм, — рассказывал батюшка, — и совсем умирающий, запущенный приход и стал молиться. Сначала один, и сегодня, и завтра один, и неделю один, и месяц. И не заметил, как за его спиной его молитва собрала паству. А благословение оптинского старца Амвросия открыло в семейном приходском батюшке — старца-целителя, изгоняющего бесов из страждущих. Только молитва и горение духа могут восстановить и стены храма и, главное, нерукотворные храмы — души заблудших и вернуть их Богу ожившими».

Глаза маленького Вани видели живого человека, сердце же безошибочно определило в нем святого Божия угодника. А память сердца, молитвенная память об отце Егоре Чекряковском прошла через всю жизнь отца Иоанна, и благодарная молитва к святому праведному батюшке обращалась к старой его фотографии, висевшей в келии отца Иоанна еще во времена, когда о святости его речи не было.

Безоблачное счастливое детство Вани окончилось в 1917 году. «Наступило время такое, — говорил впоследствии отец Иоанн, — когда все и всех охватила тревога за будущее, когда ожила и разрасталась злоба, и смертельный голод заглянул в лицо трудовому люду, страх перед грабежом и насилием проник в дома и храмы. Предчувствие всеобщего надвигающегося хаоса и царства антихриста охватило Русь». С болью сердца вспоминал батюшка, как Орел прощался с российским христианским укладом жизни. Замолкла перекличка колоколов. Поехали в никуда на повозках, груженных гробами со скарбом, ветхие старицы из упраздненного Введенского монастыря. Их на время пригревали у себя богомольцы, и то ненадолго, боясь быть обличенными в преступных симпатиях к гонимым. Радость жизни сменилась ежедневным ожиданием грядущей беды.

Ване исполнилось всего семь лет, но перемены в жизни были так вопиющи, что не могли остаться незамеченными восприимчивой детской душой. Портрет государя, висевший в столовой, то исчезал, то вновь появлялся на своем законном месте, пока не пропал совсем, оставив о себе грустное напоминание яркими невыгоревшими обоями. Жизнь поблекла, выгорела от сокрушительного нашествия новых горячих идей.

Показательные суды над дорогими сердцу людьми, над владыками Серафимом и Николаем, над священниками сначала повергли в недоумение, но быстро заставили повзрослеть в размышлениях над всем происходящим. Одна за другой закрывались церкви Орловского архиерейского дома [17].

Ваня начал учиться, но занятия в школе прерывались часто и надолго. С 1921 года школа закрылась совсем. Вместо занятий Ваня служил пономарем в Ильинской церкви. Возобновив учебу в 1925 году, когда вновь открылась школа, он поступил сразу в седьмой класс.

В это суровое безвременье тяготы новой жизни облегчали орловчанам Божии люди — старцы и старицы. Их сила духа, тепло любви, жалости и сочувствия к людям, терпеливое шествие своим скорбным путем, а главное — мирствие души — все стало безгласной проповедью, которая была понятна лишь тем, кто не пресек своего стремления к Богу. И сам батюшка через много лет утешал смятенные души: «Я ведь человек-то старый, и во времена моей молодости, когда явно сокрушались устои былой жизни, облагодатствованные люди не дерзали объявить то время концом истории. А нынче дерзких много, а жить надо, спасаться надо, и милость Божия и теперь все та же».

А тогда в Орле матушка Анна [18] — старица Введенского женского монастыря иносказательным языком вещала сначала о судьбах Церкви, а позднее и о грядущем на страну гневе Божием — войне. Она буквально изображала то, что принесут с собой в Россию завоеватели, обегала вокруг церкви и изрыгала такие ругательства, что все в смущении думали, что ясный ум старицы помрачился, на паперти творила непотребное. Понятно же все стало только с пришествием в город фашистов, ибо они творили буквально все то, о чем пророчески вещала старица.

Во всеобщем смятении и туге ободряющим для верующих было появление на улицах Орла старицы, монахини Веры (Логиновой) [19]. С суровым, мужественным лицом в апостольнике и рясе бывшая генеральша разъезжала по городу в пролетке, как желанная помощница и советчица для верующих и как неуловимая тень для бегущих по ее следу ищеек. Она приходила в дома, научая людей сокровенной жизни в Боге, служа им даром слова, веры, своей прозорливостью. Но оставалась в домах ровно столько, чтобы успеть избежать встречи с хранителями и блюстителями нового порядка. Без благословения матушки Веры не начинали тогда ни одного важного дела.

Христа ради юродивые Афанасий Андреевич Сайко [20] и Пал Палыч Кадило [21] являли Божию любовь к жизни в это суровое время. Для Божиих людей и вокруг все Божие, и в радости, и в скорби все Господь за руку ведет. Иди да радуйся, только береги это неоцененное водительство чистотою сердца и любовью.

Маленького Ваню Афанасий Андреевич любил и уделял ему много внимания. Даже брал его к себе, в свою убогую келию на ночлег, и спать им приходилось вместе на его жестком подвижническом ложе. Это воспитание в духе незримо делало свое дело. Так Ваня рос у ног Божиих людей, под их присмотром и водительством.

В 1923 году в жизни Вани состоялась встреча, которая стала особенной вехой в его жизни. Староста Ильинской церкви Петр Семенович Антошин пригласил Ваню поехать в Москву. Москва со своими святынями произвела на тринадцатилетнего мальчика очень глубокое впечатление. Но более всего окрылила встреча в Донском монастыре со Святейшим Патриархом Тихоном и благословение, от него полученное. Благодать патриаршего сана, благодать исповедничества живо восчувствовалась душой. Батюшка уже в старости говорил, что до сих пор чувствует ладонь святого Патриарха на своей голове.

Только в 1929 году закончил Ваня школу, которая не оставила каких-либо ярких впечатлений. Ибо, как вспоминал батюшка, он в то время был весь поглощен церковной жизнью и осмыслением того, что вошло в противоречие с ней.

По окончании школы, поучившись на бухгалтерских курсах, он приступил к работе, по-прежнему оставаясь ревностным богомольцем и церковным человеком. Но поработать пришлось недолго. Лихорадка всеобщего сокрушения сказывалась и в большом, и в малом. Частые авралы на работе сбивали все порядки жизни, почти не оставалось возможности посещать богослужения. И молодой человек, по сути своей не бунтарь, неожиданно воспротивился: «Я не причина вашей отсталости, я и не жертва ее ликвидации». Наутро был вывешен приказ о его увольнении.

Но, оставшись без работы, он заволновался. Мамочка к этому времени начала уже сильно прибаливать, и огорчить ее происшедшим сын не мог. Он добросовестно каждый день уходил на несуществующую работу. А когда пришла пора принести домой зарплату, он вынул из футляра свою любимую скрипку — подарок Афанасия Андреевича Сайко — и расстался с ней. Футляр же, храня тайну, еще долго висел на своем месте, он поехал с юношей в Москву, и был с ним вплоть до ареста, напоминая о случившимся и уча мудрости жизни.

Время шло. На следующий месяц продавать безработному было уже нечего, и пришлось дома поведать обо всем происшедшем. Все попытки устроиться на работу в родном городе успехом не увенчались. Иван Крестьянкин попал в число неблагонадежных. Но и это не было случайностью, даже ошибки человека Господь обращает во благо, если довериться Его Промыслу.

Встал вопрос, что же делать дальше? И вспомнилось Ивану первое посещение Москвы тринадцатилетним мальчиком, ее святыни, незабываемая встреча с Патриархом. Все чаще дома Ваня заговаривал о Москве. Мама, не решаясь сама ответить на вопрос сына, отправила его к матушке Вере (Логиновой) из уст благодатной старицы узнать волю Божию. Матушка благословила Ивана жить в Москве, а встречу с ней в будущем назначила на Псковской земле. И эти ее пророческие слова о пребывании отца Иоанна у пещер Богом зданных свершились более чем через сорок лет. Память его сердца хранила образ старицы, и молитва о ней, и молитва ей сопутствовали ему всю жизнь.

 

[1] Отец — Михаил Дмитриевич Крестьянкин, родился в 1860 г. Жил в Орле, занимался торговлей. Работал по найму заготовщиком скота у своего родного дяди, торговца мясом, Дмитрия Петровича Немытова, затем Михаил Дмитриевич служил у разных лиц агентом по заготовлению мяса. Скончался в возрасте 52 лет в 1912 г., через два года после появления на свет последнего ребенка, Вани.

Мама — Елисавета Иларионовна Крестьянкина, в девичестве Кашеверова, родилась в 1874 г. в Болхове, после замужества всегда была домохозяйкой, занималась воспитанием детей. Умерла 20 августа 1936 г. в Орле, похоронена на Крестительском кладбище.

В семье Крестьянкиных родилось восемь детей. Старший сын, Александр (1898 г. рождения), проживал в Орле, работал продавцом, был женат, имел троих детей. Второй сын, Константин (1900 г. рождения), также проживал в Орле, много лет работал художником-гримером в Орловском театре, имел семью и одного ребенка, скончался в 1985 г., похоронен на Крестительском кладбище. Третий сын, Павел. Трое следующих детей умерли во младенчестве: Сергий, Мария, Серафим. Дочь Татьяна (1905 г. рождения) проживала в Орле, работала счетоводом в Горснабе, незамужняя. В раннем детстве ее уронили и у нее появился горбик. После смерти матери жила вместе с двоюродной сестрой Марией Николаевной Овчинниковой (1890-1969), принявшей монашество с именем Евгения. Умерла в 1954 г. в Орле, похоронена вместе с матерью, на Крестительском кладбище, и последний сын — Иоанн.

[2] Храм пророка Илии, или Николо-Песковская церковь, построена в 1790 г. на средства прихожан. В храме было три престола: главный, во имя пророка Божия Илии, и два предельных, во имя свт. Николая Чудотворца и во имя свт. Митрофания Воронежского. Первым был освящен престол в Никольском пределе в 1876 г., поэтому и храм часто именуется по этому престолу и по месту своего расположения — «Никола на Песках» или Николо-Песковский. Храм этот в народе часто называли «венчальный», т.к. святые в честь которых освящены престолы, являются покровителями брачных союзов и семейной жизни. Храм пятикупольный, имеет ажурную колокольню и сводчатую трапезную. Сохранились древние росписи. В 1930-е гг. храм был закрыт, долгое время в нем помещался филиал швейной фабрики. В 1995 г. его передали Церкви. Сейчас он восстановлен, в нем снова совершаются богослужения. В настоящее время чтимой святыней храма является икона свт. Николая с частицей мощей святого, а также мощевик на 18 частиц, подаренный о. Иоанном (Крестьянкиным).

[3] Протоиерей Николай Иванович Азбукин — священник Ильинской церкви города Орла, законоучитель 3-го приходского мужского городского училища, заведующий и законоучитель Ильинской одноклассной церковно-приходской школы, член совета епархиального женского училища, заведующий Кирионовским домом призрения для больных священно-, церковнослужителей города Орла.

[4] Параскева Иларионовна Овчинникова(в девичестве Кашеверова) скончалась в 1939 г. в Орле, похоронена на Крестительском кладбище. Ее дочь — Мария Николаевна Овчинникова (см. прим. 1

[5] Известно также, что при крещении младенца о. Николаю Азбукину сослужил диакон Иоанн Адамов, помогал псаломщик Евстигней. Старостой храма в это время был Александр Дмитриевич Руденский, а его помощником Николай Митрофанович Соболев

[6] Дядя о. Иоанна — купец Иван Александрович Москвитин. Его семья проживала по соседству с Крестьянкиными. Его сыновья, Александр, Василий и Павел, до конца дней сохраняли с о. Иоанном дружеские отношения.

[7] Протоиерей Аркадий Николаевич Оболенский родился в 1884 г. в селе Рождественское Орловской губернии, был настоятелем Иверской церкви города Орла до самого ее закрытия в 1923 г. В марте 1918 г. был первый раз арестован и заключен в Орловскую каторжную тюрьму. После освобождения продолжал служение. В 1923 г., после закрытия церкви, о. Аркадий был вторично арестован и выслан из Орла. Вернулся в 1927 г., но штатным священником больше не служил. В 1930-е гг. неоднократно подвергался арестам, последний раз в 1937 г. Есть предположение, что протоиерей Аркадий Оболенский был расстрелян.

[8] Архиерейский дом (бывший Свято-Успенский мужской монастырь) был основан в 1560-70 гг., вскоре после постройки Орловской крепости. В начале XVII в., во время польско-литовского нашествия, монастырь был сожжен и разграблен. Возрождение монастыря началось во второй половине XVII в. В 1684 г. была построена деревянная церковь Успения Пресвятой Богородицы с приделом первоверховных апостолов Петра и Павла, и монастырь стал называться Успенским. В 1688 г. туда была передана древняя чудотворная икона Успения Божией Матери византийского письма. В 1820 г., когда по указу Святейшего Синода в Орел из Севска была перенесена епископская кафедра, монастырь был упразднен, в нем разместился архиерейский дом. Вскоре была построена архиерейская резиденция с домовой церковью Благовещения Пресвятой Богородицы.

[9] Храм Усекновения главы Иоанна Предтечи на Крестительском кладбище, или, как его называли в народе, Крестительский храм, был построен в конце XVIII в. В 1772 г. за городом было отведено и освящено место для кладбища. В 1774 г. было дано архиерейское благословение на строительство при кладбище церкви. Храм был построен на средства орловских граждан и освящен 20 июля 1777 г. В 1827 г. была пристроена трапезная с колокольней и два предела: в честь иконы Матери Божией «Всех скорбящих радосте» и Казанской. Внутренние росписи храма воспроизводят росписи храма Христа Спасителя в Москве. При храме существовали богадельня, которая впоследствии была преобразована в приют для вдов и сирот духовного звания. С 1899 г. при храме действовала школа грамоты. В 1938 г. Крестительский храм закрыли. В 1942 г. во время оккупации службу возобновили, но в 1944-м богослужение было вновь запрещено и здание храма было передано под склад. В 1960 г. Крестительская кладбищенская церковь была окончательно возвращена Церкви. Службы в ней совершаются до настоящего времени. В храме хранится часть мощей прп. Анны Кашинской.

[10] Введенский женский монастырь основан в 1686 г. Наибольшего расцвета достиг в начале XIX в. при схиигумении Серафиме (Соковниковой), известной своей подвижнической жизнью. В 1843 г. монастырь сгорел дотла и был перенесен на другое место. В обители было построено пять храмов: соборный в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы, Тихвинской иконы Божией Матери, Воскресения Словущего, храм-усыпальница во имя Живоначальной Троицы и Воскресения Христова. Главная святыня монастыря — чудотворный список Балыкинской иконы Божией Матери, подаренный обители в ХVII в. свт. Иоанном (Максимовичем), митрополитом Тобольским. В XIX в. икона прославилась многими чудотворениями. После революции, в 1920-е гг., все монастырские храмы были постепенно закрыты, а в 1923 г. официально закрыт и сам монастырь. В 1932 г. была арестована и сослана последняя игумения Алексия (Тимашева-Беринг). Сестры организовали трудовые артели, что дало возможность монастырю тайно просуществовать до 1937 г. Свое возрождение Орловский Введенский женский монастырь начал в 1993 г. В 1995 г. в обитель была возвращена сохраненная святыня — икона Балыкинской Божией Матери.

[11] Свято-Успенский Псково-Печерский мужской монастырь — один из древнейших на Руси. Уже в конце XIV в. на холме, у потока Каменец, подвизались пустынные отшельники, одним из которых был прп. Марк. В 1392 г. местным крестьянином Иваном Дементьевым при рубке леса были обнаружены Богом зданные пещеры. Во второй половине XV в. сюда пришел священник Иоанн Шестник с супругой Марией и сыновьями. Он, выкопав в горе пещерный храм, стал основателем монастыря. Первой постриженицей обители была его супруга Мария, в монашестве Васса. После ее кончины принял постриг и сам о. Иоанн с именем Ионы. Датой основания Псково-Печерского монастыря принято считать 1473 г., когда была освящена пещерная церковь Успения Божией Матери. А св. Марк и Иона считаются первыми преподобными, и память их празднуется в один день 29 марта/11 апреля. В 1521 г. для монастыря была написана икона Успения Божией Матери, которая со временем прославилась многими чудесами. Наибольшего расцвета обитель достигла в XVI в., в период управления святого игумена, преподобномученика Корнилия. При нем значительно возросло число братии, были расширены пещеры, построены храмы и другие строения, а сам монастырь обнесен каменной оградой. За время своего существования Псково-Печерскому монастырю пришлось пережить нашествия поляков, шведов, литовцев, Отечественную войну 1812 г., две разрушительные войны в XX в. Но древние традиции и молитвенные подвиги не были нарушены, и жизнь в обители не прекращалась ни на один день, даже в период богоборчества. Благодаря тому, что в 1920 г. территория Печор отошла к буржуазной Эстонии и оставалась эстонской вплоть до 1940 г., обитель была спасена от всеобщего разорения и осквернения. Это единственный на территории России монастырь, который никогда не был закрыт. Не оскудевала обитель и духоносными старцами и молитвенниками, сюда приезжало множество верующих за молитвенной помощью и старческим советом. На главный престольный праздник Успения Божией Матери сюда и сейчас приезжают тысячи богомольцев. Празднование совершается три дня и заканчивается умилительным чином погребения Божией Матери. Богослужения проходят на улице, так как ни один храм не может вместить всех молящихся. До сего дня Успенская Псково-Печерская обитель любима и посещаема многими.

[12] Епископ Николай (Никольский Николай Николаевич) родился в 1879 г. Служил псаломщиком в Скорбященской церкви города Ливны. В феврале 1911 г. в кафедральном соборе Орла рукоположен в сан диакона, а вскоре — во священника. Отец Николай Никольский был приписан к Воскресенской церкви в Орле и назначен законоучителем в приходское училище. До 1915 г. служил в сане протоиерея в Воскресенской церкви и являлся делопроизводителем Орловского епархиального училища и постоянным членом епархиального училищного совета.. В 1920 г. окончил Петроградскую Духовную Академию со степенью кандидата богословия (на последних курсах занятия проходили на квартирах профессоров Академии). 9 октября 1921 г. в Орле хиротонисан во епископа Елецкого, викария Орловской епархии. В 1922 г. был первый раз арестован за агитацию против обновленцев и заключен в Орловскую тюрьму. В 1923 г. осужден на три года ссылки в город Задонск Воронежской губернии. С ноября 1924 г. проживал в Москве до очередного ареста в ноябре 1925 г. Находился в заключении в Бутырской тюрьме и в 1926 г. сослан в Антониев Краснохолмский монастырь Тверской губернии. В июне 1927 г. освобожден без права проживания в шести главных городах СССР. С сентября 1927 г. — епископ Вязниковский, викарий Владимирской епархии. В составе Даниловской группы находился в оппозиции митрополиту Сергию (Страгородскому). Скончался 4 мая 1928 г. в Москве, похоронен на Даниловском кладбище.

[13] Священномученик Серафим (Остроумов Михаил Митрофанович) родился в семье псаломщика 6 ноября 1880 г. в Москве. По окончании Заиконоспасского духовного училища, а затем Московской духовной семинарии в 1900 г. поступил в Московскую Духовную Академию. В 1904 г. окончил Академию со степенью кандидата богословия и оставлен профессорским стипендиатом. 14 сентября того же года епископом Дмитровским Трифоном (Туркестановым) пострижен в монашество и возведен в сан иеродиакона, а 19 сентября рукоположен во иеромонаха. До 1906 г. доцент Московской Духовной Академии по кафедре истории и теории проповедничества. В 1905 г. вместе с профессором Академии М.М. Тареевым о. Серафим посетил Холмщину и был тронут своеобразной религиозно-национальной жизнью этого края. Поэтому, когда через год он был назначен наместником Яблочинского Свято-Онуфриева монастыря, он без колебаний оставил службу в Академии и отправился в самую бедную обитель полюбившейся ему Холмщины. Яблочинский монастырь в то время находился в состоянии такого упадка, что его предполагали закрыть. Но за несколько лет новый наместник сделал его одним из центров религиозно-культурного служения Холмщины. Он привлек сюда людей с высшим богословским и светским образованием, организовал псаломщическую школу, второклассную школу с церковно-учительскими курсами, несколько одноклассных школ и даже сельскохозяйственную. При монастыре был устроен скит с великолепным храмом. На дело устроения Яблочинского монастыря о. Серафим отдал восемь лет, и обитель стала неузнаваемой и даже образцовой, а ее настоятель — известным церковным деятелем Холмщины.

2 февраля 1908 г. иеромонах Серафим (Остроумов) был возведен в сан архимандрита. В это время он состоял благочинным Холмской епархии. В январе 1914 г. его назначили ректором Холмской духовной семинарии, одновременно он был председателем епархиального ученого совета, членом Холмского Богородицкого братства и редактором епархиальных периодических изданий. В начале Первой мировой войны, в дни бегства холмского населения из родного края, он как только мог помогал своей пастве. Много трудов было понесено архимандритом Серафимом в Москве, где нашли приют беженцы с Холмщины.

 

3 апреля 1916 г. в Москве митрополитом Московским Макарием (Невским), в сослужении многих архиереев, о. Серафим был хиротонисан во епископа Бельского, викария Холмской епархии. Но вскоре епископ Серафим был назначен временно управляющим Орловской епархией. В Орле владыка Серафим все свои силы и знания отдал на служение епархии. Интересы его были весьма разносторонни. Так, будучи почетным членом Орловского церковно-исторического общества, он собрал фотографические альбомы видов Орловского края. Как и на Холмщине, вниманием владыки Серафима пользовались не только орловские монастыри, семинария и епархиальное училище, но и церковные газеты и журналы. Духовенство ценило заботу и внимание своего архиерея и поддерживало его начинания. Но вскоре главным трудом владыки Серафима стала защита Православия в связи с начавшимися гонениями на Церковь и религию. Вместо закрытых училищ и семинарий организовывались кружки по изучению Закона Божия. Устраивались торжественные крестные ходы.

В 1917-1918 гг. епископ Серафим участвовал в заседаниях Священного Собора Русской Православной Церкви. 14 марта 1918 г. в Орле епископ Серафим был первый раз арестован, но вскоре выпущен на свободу. Через четыре месяца — арестован вторично. Следующий арест произошел в 1922 г. в Орле за «активное сопротивление изъятию церковных ценностей». Орловским ревтрибуналом епископ Серафим был осужден на семь лет тюрьмы со строгой изоляцией. В 1924 г. освобожден из Орловской тюрьмы по амнистии. После освобождения владыке пришлось вести борьбу с обновленческим расколом. Через два года, в декабре 1926-го, в очередной раз арестован и выслан за пределы Орловской епархии. С ноября 1927 г. — архиепископ Смоленский и Дорогобужский. 11 ноября 1936 г. арестован в Смоленске за «антисоветскую агитацию». В марте 1937 г. осужден по статье 58-10 и 58-11 и приговорен к пяти годам лишения свободы. Сослан в Казахстан, в Карлаг. В ноябре 1937 года, находясь в заключении, был вторично привлечен к уголовной ответственности и приговорен к высшей мере наказания. 8 декабря 1937 г. расстрелян под Смоленском в Катынском лесу. В 2001 г. священномученик Серафим (Остроумов) причислен к лику святых и внесен в Собор новомучеников от Орловской епархии.

[14] Митрофорный протоиерей Владимир Антонович Сахаров — магистр богословия, ректор Орловской духовной семинарии, почетный член губернского училищного совета, главный редактор «Орловских епархиальных ведомостей», член совета Петропавловского братства при орловском кафедральном соборе.

[15] Протоиерей Всеволод Данилович Ковригин родился в 1893 г. в Санкт-Петербурге. Окончил естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета и одновременно учился на историко-филологическом факультете. По окончании университета, в 1918 г., принял сан священника и служил в Введенской церкви Орла. Во время разгула обновленчества один из первых поднял голос против «живоцерковников». Пользовался огромным авторитетом среди верующих. В 1923 г. арестован за «сопротивление изъятию церковных ценностей» и выслан из Орла. В 1925 г. служил в Ленинграде и там был вторично арестован и приговорен к трем годам ссылки в Сибирь. Во время следствия содержался в ДПЗ с писателем Н.П. Анциферовым, для которого в той обстановке о. Всеволод стал «лучом света». В своих воспоминаниях «Из дум о былом» Анциферов писал: «Был в камере священник, о. Всеволод. Я смутно помню студента моего курса Ковригина, но он был естественник, биолог. Теперь он священник Ковригин, всегда спокойный, всегда ясный. Он говорил нам, улыбаясь, по утрам: «Хорошо можно жить и в ДПЗ!»» После окончания заключения вернулся в Ленинград. В 1929 г. вновь арестован и приговорен к трем годам ссылки в Великий Устюг Архангельской губернии. В 1931 г. новый приговор: три года ссылки в Коми. После 1933 г. судьба о. Всеволода Ковригина неизвестна.

[16] Протоиерей Георгий Алексеевич Коссов родился 4 апреля 1855 г. в селе Андросово Дмитровского уезда Орловской губернии, в семье священника и в крещении был наречен в честь вмч. Георгия Победоносца. По окончании сельской школы поступил в Орловскую духовную семинарию. После семинарии учительствовал. Женился на сироте-бесприданнице. В 1884 г. принял священнический сан и был назначен на самый бедный приход Орловской епархии — в село Спас-Чекряк Волховского уезда. В Спасском храме в то время царило полное запустение, и о. Георгий от безысходности решил проситься на другой приход, он поехал к известному оптинскому старцу, о. Амвросию. Преподобный Амвросий прозрел в о. Георгии святого праведника и не только не благословил бросить Спас-Чекряк, а благословил строить там новый большой каменный храм, прозревая большое стечение богомольцев туда в будущем. Впоследствии был построен не только храм, но и странноприимный дом, и даже кирпичный завод. Строительство храма во имя Преображения Господня началось в 1896 г., в 1905 г. храм был освящен. За это время о. Георгий стал известен и почитался как прозорливец, чудотворец и молитвенник. Он отчитывал бесноватых. К нему съезжались богомольцы не только Орловской, но и других, даже отдаленных епархий. В селе Спас-Чекряк о. Георгий устроил приют для детей-сирот и школу для мальчиков. К 1917 г. вокруг храма организовалось огромное хозяйство, ежедневно совершалось богослужение при огромном стечении богомольцев. В 1918 г. о. Георгий был арестован и отправлен в уездную тюрьму, но вскоре его выпустили, опасаясь «гнева народного». Спустя некоторое время хозяйство о. Георгия преобразовали в сельхозартель, а приют закрыли. В начале 1920-х гг., во время изъятия церковных ценностей, о. Георгия вновь арестовали по ложному обвинению в укрывательстве ценностей и отправили в губернскую тюрьму. Опять не смогли доказать его виновность и вынуждены были отпустить. Жизненные невзгоды и неустанные пастырские труды ухудшили его здоровье, и болезнь приковала его к постели. Господь открыл ему день кончины, и он мирно готовился к ней: соборовался, причащался Животворящих Христовых Таин. Скончался о. Георгий на 73 году жизни, 8 сентября 1928 г., и был похоронен у храма. После смерти почитание старца продолжалось. Паломничество на могилу к нему не иссякало. Множество людей свидетельствует о чудотворениях, совершенных по его предстательству. На могиле подвижника почитателями было установлено мраморное надгробие (средства на памятник и ограду были пожертвованы о. Иоанном). В августе 2000 г. на юбилейном Архиерейском Соборе протоиерей Георгий Коссов был канонизирован в чине священноисповедника. 6 декабря 2000 г. при огромном стечении духовенства и паломников состоялось торжественное открытие святых мощей угодника Божия. Теперь мощи св. Георгия находятся в Спасо-Преображенском храме города Волхова. Память его совершается дважды в году: 8 сентября и 9 декабря.

 

[17] В это время комплекс Орловского архиерейского дома (бывшего Свято-Успенского монастыря) насчитывал шесть действующих храмов. В апреле 1918 г. были изъяты все церковные ценности, к 1923 г. все церкви архиерейского дома были закрыты. В 1928 г. в сохранившихся зданиях была устроена детская колония. В 1930 г. был взорван Троицкий кафедральный собор. С 1931 г. комплекс зданий был передан под общежития Орловского пединститута, во время Великой Отечественной войны здесь разместился госпиталь, а после освобождения Орла в 1943 г. — лагерь военнопленных. Затем его сменила исправительно-трудовая колония строгого режима. Последним владельцем оскверненных и разрушенных зданий в 1980 г. стала областная ГАИ. В 1993 г. здания разрушенного храмового комплекса были возвращены Церкви. В 1996 г. в Свято-Успенском Орловском монастыре возобновилась иноческая жизнь.

[18] Монахиня Анна (впоследствии схиигумения Аркадия) родилась в 1898 г. Была насельницей Орловского Введенского монастыря до его закрытия. Подвергалась арестам, отбывала ссылку. Где и когда приняла схиму — неизвестно. Скончалась в Орле в 1992 г., похоронена на Афанасьевском кладбище.

[19] Монахиня Вера (Логинова) — насельница Орловского Введенского монастыря до его закрытия. Известно, что впоследствии какое-то время жила в Киеве.

[20] Афанасий Андреевич Сайко родился в январе 1887 г. в селе Даничево Ровенской области Волынской губернии в семье отставного военного. Окончил школу солдатских детей в Варшаве, затем Варшавскую консерваторию. Участвовал в Русско-японской войне. С 1910 по 1917 г. работал канцелярским служащим на Украине. После революции приехал домой на Волынь. В 1919 г. был арестован и отправлен в Орловский концлагерь принудительных работ. После освобождения зимой 1920/1921 г. остался в Орле и поселился на колокольне Богоявленского храма, принял подвиг юродства. В 1924 г. по благословению прот. Всеволода Ковригина принял монашество. Афанасий Анреевич был очень почитаем и любим орловчанами. О нем вспоминали, что в то время он был высок, плечист, лицо одухотворенное, с черной окладистой бородой, глаза проницательные. Шею юродивый повязывал полотенцем, нательный крестик носил поверх одежды, иногда на шею вешал будильник, а в картуз втыкал перья. Обладал тонким музыкальным слухом и хорошим голосом, играл на многих музыкальных инструментах. Прозорливость блаженного Афанасия была необычайная: он знал невысказанные мысли людей, скрываемые поступки. Блаженный обличал грехи иносказательно, часто приходил в дома, чтобы предостеречь от беды или греха. Предсказал свое заключение и кончину.

В 1930-е гг. пел на клиросе в единственной в городе действующей церкви Воскресения Христова на Афанасьевском кладбище. В 1931 г. был еще раз арестован и помещен в Орловскую тюрьму. В 1932 г. по указанию НКВД помещен в психиатрическую больницу. В 1942 г. Афанасия Андреевича выпустили на свободу, а в 1948 г. снова отправили в ту же больницу. Но в больнице к нему не прекращался поток посетителей и писем. В связи с этим его несколько раз перемещали в разные психиатрические лечебницы Орла, Воронежа, Томска. В общей сложности он провел в больницах около 20 лет. В 1955 г. наконец страдалец был отпущен на попечение своей духовной дочери, оформившей над ним опекунство. В 1957 г. поселился на станции Снежатьская Брянской области. Проживал там до самой кончины в 1967 г. Похоронен в Орле, на Крестительском кладбище, в одной могиле с юродивым Пал Палычем Кадило-Крестовского. Могила блаженных до сего дня почитается орловчанами.

 

[21] Пал Палыч Кадило-Крестовский родился в 1863 году. В 1920-х гг. приехал в Орел. Человеком был образованным, имел поэтический дар. Роста был выше среднего, худощав, темно-русые волосы доходили до плеч. Одевался в длинную поддевку, до самых морозов всегда ходил босой и с непокрытой головой, на груди носил большой крест, вырезанный из фанеры, на котором было написано «Крестом побеждаю». Когда ему говорили, что он сошел с ума, то блаженный отвечал: «Не с ума сошел, а на ум нашел». Любил играть на гармони или на бояне духовные песнопения. Скончался Пал Палыч в Орле в 1930/1931 г. Незадолго до смерти его забрали в тюрьму. Пробыв там три месяца, он тяжело заболел, был переведен в больницу, где и умер. Похоронен на Крестительском кладбище.